Утро было солнечным, что в Петербурге бывает довольно редко. Надежда Петровна, пересчитав свои денежные запасы, решила, что может еще немного отщипнуть от чахлого бюджета и дать Харуми рублей пятьсот. Почему-то она подумала, что японка решила поменять все деньги. И теперь наверняка терзается, как ей дожить до конца учебы в школе, то есть еще примерно две недели.
На самом деле, насмотря на свою доверчивость, Харуми не была такой наивной, поэтому поменяла только двухдневный запас йен. Так она решила еще в Японии - менять все не имеет смысла, во-первых курс прыгает туда-сюда, а потом в России живут «карманники», которые воруют деньги буквально на ваших глазах и при этом не краснеют и не смущаются от гадкости своего поступка (так говорили ей знакомые японцы, у которых русские фокусники вынимали деньги из самых укромных мест, не говоря уже о часах, телефонах и других вкусных японских «гаджетах»). Как всегда по утрам Харуми низко поклонилась Наде, пожелала доброго дня и, уже зная, где чайник, чашки, блюдца, пряники, спокойно заварила зеленый японский чай с пенкой, разложила по тарелочкам свои японские сладости (гадости, как решила про себя Надежда, попробовав вчера японские деликатесы и чуть не поперхнувшись из-за ужасного сочетания соленого и сладкого в одной и той же рисовой твердой, как чугун, печенюшке). - Харуми, я тебя буду теперь провожать и встречать и везде ходить с тобой под руку. Ты поняла?
- Под руку? Это сто? Наде пришлось подняться со стула, подойти к Харуми и продеть свою руку калачиком через согнутую руку японки. Та согласно закивала. Так что вопрос с безопасностью был решен положительно. Вышли они вместе, доехали, как и обещала Надя, под ручку, причем Харуми сама взяла Надю и держала так крепко, как будто боялась, что Надя передумает и оставит её одну на подозрительных улицах.
Расстались до двух часов и пришлось Надежде почти четыре часа болтаться по городу. Деньги свои она предусмотрительно положила в карман пиджака, а пальто застегнула на все пуговицы. Про пятьсот рублей она Харуми пока ничего не сказала, решила посмотреть, как будет себя вести японка, надеясь, что может быть всё-таки хоть какие-то деньжата у той остались.
Харуми из школы вышла смущенная. Оказывается, надо было делать домашее задание, но она после потрясения и «русского» ужина позабыла про уроки, и получила замечание. Особенно неприятное, потому что и немцы, и американцы и даже индиец всё сделали. Конечно, преподавательница смеялась в голос над их ответами, но всё-таки видно было, что они стараются. А Харуми опростоволосилась. Это так Надя подумала, но решила не говорить таких сложных и неприятных для японки слов, тем более смысл их был настолько древнерусским, что Харуми вряд ли бы поняла о чем идет речь.
- Ничего, моя дорогая! Прорвемся! Сегодня сядем вместе и сделаем в два раза больше, ты, главное, не тушуйся.
- Не тусуйся? Как это?
- О, Господи! Да как же с тобой разговаривать. Ну в смысле – не думай о плохом, всё будет (тут Надя едва не сказала «тип-топ») но вовремя схватила себя за язык и с улыбкой произнесла – в порядке, то есть хорошо.
- Хоросо. Я сограсна. Надо деньги менять. Где?
Ага, - подумала про себя Надежда Петровна, - значит деньжата всё-таки есть и это отлично! Кошелечек мой не опустеет и можно будет еще чем-нибудь себя побаловать. К тому же водочка уже почти закончилась. Может, перейти на вино? Или на пиво? - Ты любишь пиво, - неожиданно обратилась она к Харуми, которая естественно ждала ответ насчет банка и обмена денег, поэтому вопрос про пиво её озадачил и еще раз убедил, что русские абсолютно непредсказуемы. При чем здесь пиво. Но из вежливости, она не стала еще раз задавать вопрос про деньги, а робко спросила: - Пиво? Пить?
- Да, пиво. Знаешь, что это такое?
- Я видеть в магазин. Больсие бутырки, да?
Надя уже хотела громко рассмеяться над смешным словом, но, посмотрев, на Харуми, решила поприжать веселость. И так-то ей, бедной, пришлось пережить столько потрясений. . К тому же получить замечание для дисциплинированного, как немецкий бюрократ, японца было таким ощутимым щелчком, что надо было чем-то смягчить стресс
И она притянула к себе щуплую фигурку и обняла, как обнимают русские мамы своих непутевых, но любимых детей. Харуми затихла на мягкой груди и не стала сопротивляться, хотя в Японии не принято так выражать своё сочувствие. Обычно говорят успокаивающие слова или гладят по руке. Но объятия оказались гораздо приятнее, и Харуми вдруг почувствовала, что эта странная русская женщина становится ей почти родной, ведь мамы давно нет, и сестры нет, а дочка вообще никогда её не обнимает. Если только после соревнований по бегу, когда они занимают первые места. Но это другие эмоции.
Так они постояли несколько минут. И вдруг парень, который наблюдал за ними, стоя возле газетного киоска, решительным шагом подошел к ним и спросил японку: «Не хотите доллары поменять?»
Харуми буквально задрожала, как осиновый лист.
А Надежда Петровна, удивляясь про себя, КАК этот прохиндей просчитал, что Харуми, несмотря на свой простецкий вид, иностранка, громко сказала:
- Пойдем Гюльджан, я покажу тебе рыбный магазин, там много хорошей рыбы.
Парень сплюнул и посмотрел на Надю с такой убийственной иронией, что она поняла - в артистки идти еще рано.
Харуми, которая в очередной раз не поняла ничего, кроме того, что странный человек что-то сказал про доллары, а Надя-сан назвала её незнакомым и странным именем, пошла за своей русской хозяйкой, как смиренная овечка, уверенная, что Надя спасет её в любых обстоятельствах и теперь бояться нечего.
Когда они перешли на другую сторону улицы, Надя объяснила Харуми, что парень был «ломщик», как и вчерашний денди, и что такие люди редко работают в одиночку, поэтому надо было убедить их, что Харуми просто обычная узбечка-таджичка и у неё, естественно, нет никаких долларов. А то они могли бы и рюкзачок отобрать.
- Послушай, девочка моя, давай зайдем кофе попьем, а даже и поедим немножко, а то на голодный желудок всякие ужасы на улицах мерещятся.
Харуми ничего не поняла из этих горячих слов, но слово кофе ей понравилось. Она сама проголодалась и хотела бы съесть чего-нибудь «русского» и попить чего-нибудь горяченького.
Надя смело взяла Харуми под руку и повела её по Лиговке к Кузнечному переулку, где она точно знала есть недорогое кафе.
И тут же на глаза им попалась витрина банка.
- Ага! Вот и банк, давай денежки поменяем. Хочешь?
- Да, - смиренно ответила Харуми. Некоторые слова она уже знала хорошо, поэтому поняла, что именно здесь в красивом и светлом помещении поменяют её дорогие йены без всякого обмана. Тем более, что и Надя рядом.
…В кафе они вошли уже с улыбками, в предвкушении вкусного обеда. Надя посмотрела меню и выбрала для Харуми жаренную рыбу с пюре, салат «селедку под шубой» и кофе со сливками.
А себе рассольник, котлеты с макаронами и компот. Абсолютно советский обед, но почему-то именно так ей захотелось сегодня поесть. Почему компот, а не кофе? Просто захотелось показать японке, что кроме чая и кофе есть еще кое-что милое для сердца любого русского человека.
Как ни странно, Харуми подчистила всё и, радостно улыбаясь, сказала: вкусно! Хоросо!
Расплатилась Харуми сама, торжественно вынув из кошелька три сторублевки, и сказала Наде:
- Савосибо! Надя-сан – хоросая.
Потом они еще немного погуляли, а потом вернулись домой, попили чаю и сели за домашние уроки.
Алфавит, легкие детские слова и вопросы они осилили довольно быстро, но надо было еще составить рассказ: как я провел свой день.
Здесь Харуми надолго задумалась, потом полезла в словарь и спросила Надю:
- Вчера писать? Или сегодня? Обед писать?
- Про вчера не пиши, зачем тебе, чтобы над тобой смеялись! Пиши про сегодняшнюю прогулку, можешь и сочинить что-нибудь.
Рассказ получился из пяти предложений. Надя смеялась про себя, когда читала, поправила ошибки и отпустила Харуми спать.
Японка всё еще не могла привыкнуть в смене часового пояса и с непривычки зевала, щурилась и боролась с сонливостью. Самурайское воспитание не давало ей показывать свою слабость, поэтому она время от времени широко открывала глаза и щипала себя за руку.
Надя не стала её мучить и отправила в постель. А сама пошла вытирать стол, мыть посуду, подметать пол и думать про себя: трудно всё-таки иностранцу, тем более японцу, понять и войти в нашу повседневность. У нас практически нет никаких правил, мы сами себе их устанавливаем и, если они не совпадают с правилами других людей, то с легкостью их меняем. А в Японии очень многое регламентировано: вот здесь можно, а здесь нельзя. И никто не будет делать что-то, если нельзя. Иначе будет хаос. А в островном государстве хаос – это смерть, а не веселая кутерьма, как у нас. У нас-то территории много, поэтому и мышление пространственное – не повезло здесь, можем уехать за тридевять земель и всё поменять. А можем и не уезжать, а наплевать на всё и быть пофигистом. Что-нибудь да упадет в клюв, народ жалостливый, поэтому не даст просто так помереть.
Вчера Надя нашла у себя старую книгу, про которую давно забыла, но именно вчера вспомнила и решила кое-что перечитать.
Одно высказывание её настолько поразило, что она в течение дня возвращалась к этим словам и складывала их и так, и сяк, как стеклышки в калейдоскопе, чтобы лучше понять точный смысл.
«Один японский чиновник весьма своеобразно объяснил разницу между японцами и европейцами. Он сравнил японцев с аналоговыми, а европейцев - с цифровыми устройствами. Механические часы дают правильную информацию только тогда, когда вы рассматриваете в едином комплексе большую стрелку, маленькую стрелку и циферблат. Ни одна из указанных составляющих сама по себе не скажет вам, который сейчас час. Более того, по механическим часам вы можете определить, что в данный момент половина четвертого, а вот через пять минут будет без двадцати пяти минут четыре. Чтобы часы исправно показывали время, стрелка должна логически и регулярно совершать вращение на циферблате.
Японцы воспринимают себя как части механических часов, которые всегда в гармонии между собой и движутся по жизненному курсу в соответствии с законами логики. Электронные же часы сообщают точное время в данный конкретный момент, однако эта информация никак не связана с предыдущей или последующей информацией и совершенно дискретна.»
